КАСЫДА О НОЧНОЙ ГРОЗЕ

О гроза, гроза ночная, ты душе - блаженство рая,
Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,

Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,
Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?

Не встававший на колени - стану ль ждать чужих молений?
Не прощавший оскорблений - буду ль гордыми прощён?!

Тот, в чьём сердце - ад пустыни, в море бедствий не остынет,
Раскалённая гордыня служит сильному плащом.

Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких,
Солнцем, вставшим на востоке, безнадёжно обольщён.

Только мне - влюблённый шёпот, только мне - далёкий топот,
Уходящей жизни опыт - только мне. Кому ж ещё?!

Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба
Петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом!




КАСЫДА О ВЕЛИЧИИ

Величье владыки не в мервских шелках, какие на каждом купце,
Не в злате, почившем в гробах-сундуках, - поэтам ли петь о скупце?!

Величье не в предках, чьей славе в веках сиять заревым небосклоном,
Не в лизоблюдах, шутах-дураках, с угодливостью на лице.

Достоинство сильных не в мощных руках - в умении сдерживать силу,
Талант полководца не в многих полках, а в сломанном вражьем крестце.

Орлы горделиво парят в облаках, когтят круторогих архаров,
Но всё же: где спрятан грядущий орёл в ничтожном и жалком птенце?!

Ужель обезьяна достойна хвалы, достойна сидеть на престоле
За то, что пред стаей других обезьян она щеголяет в венце?

Да будь ты хоть шахом преклонных годов, султаном племён и народов, -
Забудут о злобствующем глупце, забудут о подлеце.

Дождусь ли ответа, покуда живой: величье - ты средство иль цель?
Подарок судьбы в начале пути? Посмертная слава в конце?


КАСЫДА О БЕССИЛИИ

Я разучился оттачивать бейты. Господи, смилуйся или убей ты! --
чаши допиты и песни допеты. Честно плачу.

Жил как умел, а иначе не вышло. Знаю, что мелко, гнусаво, чуть слышно,
знаю, что многие громче и выше!.. Не по плечу.

В горы лечу - рассыпаются горы. Гордо хочу - а выходит не гордо,
слово "люблю" - словно саблей по горлу. Так не хочу.

Платим минутами, платим монетами, в небе кровавыми платим планетами, -
нет меня, слышите?! Нет меня, нет меня... Втуне кричу.

В глотке клокочет бессильное олово. Холодно. Молотом звуки расколоты,
тихо влачу покаянную голову в дар палачу.

Мчалась душа кобылицей степною - плакала осенью, пела весною, -
где ты теперь?! Так порою ночною гасят свечу.

Бродим по миру тенями бесплотными, бродим по крови, которую пролили,
жизнь моя, жизнь - богохульная проповедь! Ныне молчу.


КАСЫДА О ПОСЛЕДНЕМ ПОРОГЕ

Купец, я прахом торговал; скупец, я нищим подавал,
глупец, я истиной блевал, валяясь под забором.

Я плохо понимал слова, но слышал, как растёт трава,
и знал: толпа всегда права, себя считая Богом!

Боец, я смехом убивал; певец, я ухал, как сова,
я безъязыким подпевал, вторя стоустым хором,

Когда вставал девятый вал, вина я в чашу доливал
и родиною звал подвал, и каторгою - город.

Болит с похмелья голова, озноб забрался в рукава,
Всклокочена моя кровать безумной шевелюрой;

Мне дышится едва-едва, мне ангелы поют: "Вставай!",
Но душу раю предавать боится бедный юрод.

Я пью - в раю, пою - в раю, стою у жизни на краю,
Отдав рассудок забытью, отдав сомненья вере;

О, ангелы! -- я вас убью, но душу грешную мою
Оставьте!.. Тишина. Уют. И день стучится в двери.


КАСЫДА О ЛЖИ

Это серость, это сырость, это старость бытия,
Это скудость злого рока, это совесть; это я.

Всё забыто: "коврик крови", блюдо, полное динаров,
Юный кравчий с пенной чашей, подколодная змея,

Караван из Басры в Куфу, томность взгляда, чьи-то руки...
Это лживые виденья! Эта память - не моя!

Я на свете не рождался, мать меня не пеленала,
Недруги не проклинали, жажду мести затая,

Рифмы душу не пинали, заключённые в пенале,
И надрывно не стенали в небе тучи воронья.

Ворошу былое, плачу, сам себе палач и узник,
Горблю плечи над утратой, слёзы горькие лия:

Где ты, жизнь Абу-т-Тайиба, где вы, месяцы и годы?
Тишина. И на коленях дни последние стоят.


КАСЫДА О ВЗЯТИИ КАБИРА

Не воздам Творцу хулою за минувшие дела,
Пишет кровью и золою тростниковый мой калам,

Было доброе и злое - только помню павший город,
Где мой конь в стенном проломе спотыкался о тела.

Помню: в узких переулках отдавался эхом гулким
Грохот медного тарана войска левого крыла,

Помню: жаркой требухою, мёртвым полем под сохою
Выворачивалась площадь, где пехота бой вела,

Помню башню Аль-Кутуна, где отбросили к мосту нас
И вода тела убитых по течению влекла,

Помню гарь несущий ветер, помню, как клинок я вытер
О тяжёлый, о парчовый, кем-то брошенный халат,

Помню горький привкус славы, помню вопли конной лавы,
Что столицу, как блудницу, дикой похотью брала.

Помню, как стоял с мечом он, словно в пурпур облачённый,
А со стен потоком чёрным на бойцов лилась смола -

Но рука Абу-т-Тайиба ввысь указывала, ибо
Опускаться не умела, не желала, не могла.

Воля гневного эмира твёрже сердцевины мира,
Слаще свадебного пира, выше святости была.

Солнце падало за горы, мрак плащом окутал город,
Ночь, припав к земле губами, человечью кровь пила,

В нечистотах и металле жизнь копытами топтали,
О заслон кабирской стали знатно выщерблен булат!

Вдосталь трупоедам пищи: о стервятник, ты не нищий!..
На сапожном голенище сохнет бурая зола.

Над безглавыми телами бьётся плакальщицей пламя,
Над Кабиром бьёт крылами Ангел Мести, Ангел Зла,

Искажая гневом лица, заставляя кровь пролиться -
Плачь, Златой Овен столицы, мясо бранного стола!

Плачь Кабир -- ты был скалою, вот и рухнул, как скала!
...Не воздам творцу хулою за минувшие дела.

© Абу-т-Тайиб ибн-Хусейн Аль-Мутанабби

lesonja- безумная друля :)
Пиво - это еще одно доказательство того, что Господь любит нас и хочет, чтоб мы были счастливы. © Бенжамин Франклин.

ВОЛКОДАВ
автор: Мария Семёнова

Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.

Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над землёй небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул -
До чужой лишь потом докатился черёд.

Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.

Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И ещё не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.

Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.

Вот бы где-нибудь в доме светил огонёк,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улёгся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.

Я бы верно служил, и хранил, и берёг -
Просто так, за любовь! - улыбнувшихся мне...
...Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.

Вокзал. Перрон. Опять прощанье.
И проводник уже зовет.
О как же тяжки расставанья
И в горле вновь застыл комок.

Сейчас уедешь - станет пусто...
Вновь одиночество в толпе.
В глазах туман, на сердце грустно
И ожиданий сладкий плен.

И все опять начнется снова.
Вновь смс-ки по утрам,
Звонки и чаты: "О, здорово!"
И сотни слов в немой экран.

И так неделя за неделей
До новой встречи, а потом...
Вокзал. Перрон. И все по новой...
По кругу жизни, день за днём